Доклад протоиерея Николая Чернышева на конференции «Церковное искусство в современном обществе» в рамках ХХI Международных Рождественских образовательных чтений

25 - 26 января 2013 года в Москве на ХХI Международных Рождественских Образовательных Чтениях проходила конференция Межвузовского иконописного совета «Церковное искусство в современном обществе».

Клириком нашего храма, протоиереем Николаем Чернышевым 25 января на конференции был сделан доклад «Иконное мастерство и каноничность», текст которого мы предлагаем вашему вниманию.

ИКОННОЕ МАСТЕРСТВО И КАНОНИЧНОСТЬ

C VII Вселенского Собора иконопочитание неизменно в декларируемых принципах. Но догматы, как и само Евангелие, отцы учат воспринимать не как инструкцию, а как некое задание, которое Церковь исполняет опытом своей жизни, постепенно воплощает содействием Святого Духа. Естественно, что на протяжении всей истории Церкви у христиан разных эпох и культур возникали и возникают новые вопросы об иконе, которые сродни вопросам – как истинно веровать. Проблема в том, что учение об иконе – какой ей быть, равно как и учение о человеке, и о Церкви, до конца и всеобъемлюще не сформулировано Церковью – это недораскрытые тайны, раскрываемые во времени.

В Древней Церкви иконописное предание в его совокупности без теоретизирования стремилось явить образ видимый мира невидимого, образ Божий во Христе, в Божией Матери, во святых. Но существуют художественные произведения, о которых еще предстоит определить, насколько они входят в Церковь, насколько верны Ей, Ее духу. Это относится не только к Западной религиозной живописи, но, например, к воспитанным ею же русским художникам рубежа XIX–XX вв. – Васнецову, Нестерову и их последователям. Произведения неорусского стиля находят своих поклонников и сегодня за воплощение так называемой «национальной идеи»[1]. Но степень каноничности этих произведений подлежит сомнению. Следует со святоотеческих позиций различать – что принадлежит Церкви, ее культуре, служит ее целям, обогащает ее новыми формами, а что ей противостоит, даже если пытается использовать внешние формы «иконного» творчества. Для этого предстоит вспомнить или выработать, сформулировать критерии церковного изобразительного искусства, принципиально определить его границы. Иконоведению сегодня надлежит, прежде всего, ответить на вопрос, что же есть икона как таковая, а далее раскрывать содержание ее образа и воцерковлять само воззрение человека на образ, учить его истинному смыслу.

Нам надо видеть контекст сегодняшнего дня, чтобы убедиться в необходимости развития иконоведения: зрительное восприятие современного человека воспитано не столько на реалиях Божьего мира, о которых свидетельствует икона, сколько на метаморфозах мира расцерковленного. К иконопочитанию, даже в церковном обществе, примешиваются нередко чуждые, ему формы и свойства, под видом «благочестия» или ради эстетических ценностей уводящие человека от почитания Единого Истинного Бога. Об этой опасности предупреждали еще иконоборцы. С древности, например, до сих пор продолжается изображение Бога-Отца, не изжито отношение к иконам как к языческим амулетам и «оберегам»... Сегодня, кроме того, это изображение персонажей, не являющихся святыми (напр., Иван Грозный, Григорий Распутин, Сталин) и агрессивное требование воздавать им божественное поклонение. На пороге стоит компьютерная механистичность и все большая обезличенность образов при массовом тиражировании икон... Миру, вместо свободного принятия Слова Божия и Образа Божия в полноте сокровищ Церковного предания, все настойчивее навязывается по видимости разное, а по сути одинаковое без-образие. Вслед за обезличенной и так часто уродливой светской архитектурой постепенно подводят к этому типовые, становящиеся одинаковыми, проекты храмов, стандартные иконостасы, заполненные стандартными иконами.

Если церковному обществу не предпринимать шаги к поиску ответов хотя бы на самые жгучие вопросы жизни Церкви, или этих усилий недостаточно, является нецерковное их решение – вначале хаотичное и постороннее по отношению к церковному опыту, а затем – вполне сознательное антицерковное решение. На практике появляются изуродованные формы церковного искусства, да и самой церковной жизни[2]. Богословие всегда противостояло этому. Мы видим сегодня особенно острую нужду в развитии богословия образа – иконоведения, как части догматического богословия.

Церковь с помощью иконы и ее слуги – иконоведения призывается вновь явить миру сознание, основанное на библейском, а точнее Новозаветном боговедении, напомнить и явить миру, что именно мы чтим в образах, Кому и как поклоняемся, создавая эти образы и созерцая их[3].

Видимо, при развитии иконоведения, нам предстоят многие и многие переосмысления и открытия...

* * *

Можно и, наверное, должно составить список не решенных на сегодняшний день проблем иконоведения, которые, хотим мы того или нет, влияют на практику иконописания и на методику обучения иконописи. Очевидно, следует хотя бы договориться о необходимости постановки такого «диагноза». Ведь сейчас налицо недоговоренность во всем, начиная с самых фундаментальных понятий.

Есть крайние мнения, например, о том, что сегодня иконописание находится в кризисе, из которого нет и не может быть выхода. Как и для общемирового культурного процесса, в отрицательных признаках культуры, в том числе и церковной, видят признаки приблизившегося конца света, который не следует пытаться остановить; кто-то считает, что сейчас всего лишь один из периодов упадка искусства иконы, которые уже бывали в истории, а нынешний упадок вполне предсказуем после стольких лет гонений на Церковь и забвения традиций иконописания; а иные уверены, что, учитывая степень и длительность давления на Церковь, происходящее при этом сейчас – это и есть ее чудесное возрождение. Эта разноголосица мнений, доходящая подчас до агрессивного утверждения своих позиций, говорит о том, что потеряны самые существенные критерии в оценке культурных явлений, да и сама культура полемики потеряна. Трудно бывает договориться даже в самых фундаментальных вопросах: что – хорошо, а что – плохо, и почему. Согласимся хотя бы, что если мы не видим единых, общепризнанных критериев оценки, – невозможно договориться ни по какому вопросу.

Но в принципе критерии конечно есть. Поразмышляем об одном из них. Если икона является и святыней, и предметом литургического обихода, а вместе с тем и произведением искусства, то можно говорить о критерии силы или слабости этого художественного произведения. Степень его силы зависит всего от трех основных компонентов изобразительного языка – композиции, рисунка, живописи. Других компонентов просто нет в изобразительном искусстве, а без этих трех составляющих икона не существует. Известно, что для выражения всей полноты содержания любого образа, необходимо постоянно совершенствоваться в овладении формами, с помощью которых это содержание выражается. Приобретение все большего мастерства – ведь это еще и духовная задача! Но в реальности это совсем не так очевидно.

Есть и множество подмен благочестивых идей, – или совсем примитивных, или поизощреннее, но все равно не способных привести ни к какому развитию, равно как и к смирению. Эти подмены, мифы, ложные идеи о ненужности предельно серьезной учебы навязчивы, распространенны и востребованы, а потому опасны. Например, модная нынче идея о том, что для создания современной иконы не нужно учиться у мастеров прошлого, изучать древние образцы, так как они «устарели», «не современны». Во многом из-за банальной лени к чертам нашего времени относятся: принятие большинством облегченного пути без долгой учебы, неспособность отличить талант от посредственности, подделку, фальшь от истины, нежелание совершенствовать вкус к подлинной красоте и, как следствие, – добровольное принятие подделок, равнодушное питание посредственностью и фальшью. Увы, этой фарисейской фальши и посредственности становится все больше и мы ее проглатываем! «Ценностями» современной иконы стали такие пороки как: роскошь, гигантомания, переизбыток позолоты и драгоценных камней, «гламурно-китчевая» упаковка, дешевые декоративные эффекты, подавление множеством второстепенных аксессуаров самого главного – выразительности иконного лика. Историки искусства соглашаются, что все это вечные спутники периодов упадка культуры. Но это стало и сегодня востребовано заказчиком, хоть и не может насытить никого, как и всякий грех. Не в чести серьёзное, углубленное освоение иконных: рисунка, живописи, композиции. Если такое обучение и происходит, то, как правило, оно поверхностно, приблизительно, условно, не органично, а механистично (изучаются отдельные иконные приемы без их взаимосвязи между собой). Для большинства обучение останавливается на полпути, под предлогом нехватки времени.

Одно из распространенных с начала XX века пагубных мнений об иконе гласит, что икона – это всего лишь знак, подразумевается – условный знак, призванный изобразительно обозначить то, что Священное Писание выражает словом. Это мнение возникло из отрицания натуралистичных изображений, распространенных в эпоху Возрождения, но к практике оно приводит вполне протестантской. Но ведь явлено нам в опыте Церкви, что средствами живописи можно создавать поистине светоносные иконы, то есть свет явить на них, а не обозначить. Договорим до конца: икона – это не система эзотерических знаков, закрытых для непосвященных, и не иллюзорная фиксация исторического лица или события. Ее язык взял из культуры античности и более древних культур стремление к реалистичному изображению всего благородного, просветленного в человеке. Используя эти достижения великих культур прошлого, в языке иконы выработана собственная система обобщений, необходимых для явления того, что совершает с человеком Христос – его обожения. Для явления на иконе самого Богочеловека-Христа и обоженных Им людей, природа которых тоже преображена, икона использует средства, являющие эту иноприродность.

Эти средства – обобщения и символы[4]. Подчеркнем, что мы видим это на примерах Ренессанса, но не западного, гуманистического, а Палеологовского, да и во всей культуре Восточной Церкви, культуре исихазма, которая в свою очередь брала всё лучшее, светоносное из более древних культур, показав, что свет и красота истины – во Христе. Наша верность Преданию Церкви – в стремлении явить, а не обозначить образ. Воплотить это, конечно, труднее. Здесь и потребуется мастерство художника и его духовный опыт, но только тогда изображение становится иконой, когда оно без натурализма и схематичности, по существу являет то, о чем заявляет, например свет, явленный во Христе, во святых.

Еще один характерный порок, распространенный сейчас более чем ранее – не столько профессиональный, сколько духовный, говорящий об умножении бессовестности: сверху навязывается требование: «Ты сейчас сделай «как-нибудь» (то есть кое-как), ведь надо как можно быстрее, не грузи своими тонкостями, заказчик ждет позолоты и эффектов, остальное – не требуется, потом поправишь». Но в том-то и дело, что не поправишь уже больше никогда, если не изменишься сам, а когда над собою трудиться-то? Ведь все уже принято и оплачено, и надо новый заказ исполнять, – и снова по тому же сценарию. «Наработанность», техничность приемов, беглость исполнения, конечно, приходят, а вот об образе подумать некогда, если главный критерий – это техника «аля-прима» без поправок.

Давайте предложим людям, убежденным в достаточности приблизительного иконного рисунка, сдвинуть в любую сторону, например движки или опись на фресках или иконах Феофана Грека. Ведь они и впрямь написаны так бегло, молниеносно, а эта беглость так часто воспринимается синонимом легковесности, безответственности и все той же приблизительности. Сдвинули? И каким стал образ? Вот теперь-то он и стал из гениального приблизительным, посредственным. Произошло это из-за потери предельной точности рисунка. Этот эксперимент можно провести и с оттенками цветовых отношений, и композицией великих произведений искусства. Малейшие искажения в любом из трех компонентов изобразительного языка ведут к снижению, обесцениванию образа. Но это, не призыв к бесконечному повторению великих образцов, а призыв к тому, чтобы через копирование постигать те закономерности, по которым они созданы. А закономерности эти есть. Их раскрытию и должно служить обучение ремеслу иконописца. Частично, только частично, можно научиться ему на примерах ренессансных образцов, изучая рисунок, живопись, композицию в академической системе. Ренессансная культура, бесспорно, выше современной, поэтому, нам-то есть чему поучиться и у мастеров Возрождения. Но от культуры Православия, оставившей нам в наследие гораздо более высокие образы человека, предстоящего перед Богом, человека, соединенного с Богом, образы Самого Богочеловека и Пречистой Матери, так называемое Возрождение всё-таки стоит в стороне и отстоит далеко. Вот почему главным образом нам надлежит посерьезнее задуматься о принципиальной разнице влияния на нас идей гуманизма и исихазма.

* * *

Мы считаем себя наследниками православной культуры, но часто слышим окрик от искусствоведов: это – старо! Оставьте эти высокие идеи и памятники прошлого музейщикам, забудьте о них при своей работе, а сами пишите по-новому, от себя, не смея ничего перенимать у древних, ведь это воровство! Было сказано и сильнее: «Сами каноны устарели и не нужны, они мешают развитию, не дают современному иконописцу создать образ, адекватный нашей эпохе».

Нельзя не видеть очевидный факт: весь контекст современного искусства является иноприродным по отношению к культуре Церкви. Но ведь это совсем не значит, что культуре Церкви следует подчиниться этому контексту. Как не любят современные художники идти «в ногу» с кем бы то ни было и как ждут от Церкви, чтобы она была с ними заодно. Но это и было бы нашим очередным поражением. На самом деле, мир жаждет от Церкви совсем иного – выхода из тупика, в том числе и культурного. Церковь предлагает этот выход во все большем постижении Писания и в творческом следовании Преданию, а не в отвержении их. На все века нам заповедано апостолом Павлом: «не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего» (Рим. 12:2), «облекшись в нового (человека), который обновляется в познании по образу Создавшего его» (Кол. 3:2). Здесь апостол говорит не только о нравственности, и, используя слово «образ», непосредственно отвечает на вопрос о современности иконы: образ церковный – это образ вечности, а если так, то человек каждого времени, размышляющий о вечности, взыскующий жизни в вечности, найдет в иконе питание для себя и это станет его обновлением. А что касается канонов, то автор приведенной фразы, путает в ней каноны и традиции, каноны и стили. Это стили, как выражение лица культуры каждого времени, вполне естественно уходят в прошлое. Уходят, оставляя следующим поколениям простор для поиска новых форм, в которых надлежит выражать единую правду о мире Божием и о человеке, о его путях к Богу. Так было во времена всех подъемов, взлетов, возрождений в истории искусства.

История Церкви в житиях святых (которых Церковь называет истинными иконописцами), воплотивших гармонию человека с Богом, являет нам и реальность канонов в нашей жизни, то есть закономерностей этой гармоничной жизни. Искусство Церкви: её литургические тексты, иконы, храмы, их настенные росписи, мозаики, миниатюры – всё это выработано опытом святых и несет на себе печать гармонии, печать Канона, при разных стилях, разных формах.

Искусство Церкви призвано быть прекрасным, в этом его и задача, и само содержание – явить истинно и абсолютно положительный образ – образ Человека, сущностно соединенного с Богом. Вот для чего нам постижение канонов прекрасного и следование им, использование Канона как инструмента, позволяющего выявлять черты гармонии и их органичную взаимосвязь между собой.

* * *

Для иконоведения, как и для всей культурологии, понятие «канон», несомненно, является одним из определяющих, ключевых. Поскольку существующие определения канона различны и не дают исчерпывающих ответов на вопросы о каноничности конкретных икон, можно говорить о проблеме Канона, в том числе о проблеме его восприятия и воплощения в Церкви.

В буквальном смысле канон (греч. κανών) – это инструмент для проведения прямых линий. В строительной практике каноном называли отвес. Символично здесь то, что это не просто прямая линия, а абсолютная вертикаль, соединяющая небо и землю – вот для чего и на практике, и в системе символов применяется канон! Перевод этого греческого слова на церковнославянский звучит как «правило». В языке XIX века это слово звучит уже как «правило»[5].

Но отношение к понятию «канон» представляется сейчас и запутанным, и искаженным.

Мировые культуры чрезвычайно разнообразны, но Библия говорит о единстве мира, о единстве закономерностей, по которым сотворен и развивается мир и человеческое общество. А стало быть, несмотря на многообразие культур, есть нечто объединяющее их в единой гармонии мира. Можно изучать по отдельности человеческие обычаи, правила, стили, традиции, уставы, системы соразмерения, можно определять и формулировать их свойства. Но понятие «канон» в широком смысле не вмещается в такие формулировки, оно является наиболее всеобъемлющим, определяя объективные истины благоустроения мира Божия. Во избежание подмены понятий мы предлагаем принять такой взгляд на канон, при котором это не человеческое измышление, а божественный строй, чин, ритм, порядок жизни, даруемый Духом Святым, проявляемый во всех творениях[6], в человечестве, в мировой культуре. Человеку предлагается выявлять канон: не только формулировать, но жить и творить в нем. К выявлению канона духовной жизни призвано богословие в целом, к выявлению иконописного канона – богословие образа, иконоведение.

-              Укоренен, задан нам канон, как задание в Откровении Божием, в Священном Писании (например: заповеди блаженства, естественный нравственный закон и мн. др.), а проявляется канон через Священное Предание.

-              Каноничность и гармония были явлены во всей полноте в мире Божьем изначально: «И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма» (Быт. 1:31). Человеку, отвергнувшему первый канон и потерявшему гармонию с Богом и миром при грехопадении, сначала был дан Богом Закон как фундамент каноничности, а затем Христос вернул Собою гармонию человека и Бога; Он показывает, предлагает и нам пути к этому соединению.

-              Благодать Божия определенным образом воздействует на человека, на христианскую культуру, на человечество, на все творение. Церковь содействием Духа Святого и таланта человеческого постепенно выявляет совокупность закономерностей воздействия Бога на мир. Формулировки этих закономерностей становятся каноническими определениями.

-              Канон выражает красоту обоженного мира, в котором заложена красота Божия, и потому канон объективен. Это значит, что есть объективные законы красоты, к постижению которых призвано искусство.

-              История Церкви дает нам многочисленные примеры великих канонических образов – это жития святых и плоды их жизни. Следовательно, в Предании можно найти ответы и на вопросы о каноне, о верном и неверном отношении к нему[7].

-              Постигая канон, мы осваиваем такую систему отбора ценностей, которая приближает нас к Богу[8].

-              Канон не явлен до конца, не постигнут во всей полноте, не сформулирован всесторонне, но он живет в жизни Церкви, выражается частным образом в плодах церковной культуры.

-              Никогда отдельные традиции, и даже их сумма, знакомая нам сегодня, не тождественны канону. Завтра родятся новые канонические традиции. Мы верим этому, всматриваясь в историю церковной культуры.

-              Традиции бывают канонические, выражающие канон, неканонические – посторонние канону, и антиканонические – враждебные ему.

-              Есть иконы традиционные, но неканонические, а потому и не истинные, несмотря на свою традиционность. Например, «Бог-Саваоф», «Отечество», «Троица Новозаветная», «София, Премудрость Божия». Древность подобных «традиционных» икон не делает их истинными.

-              Не традиция освящает образ, а правда Божия, если она догматически точно выражена в образе. Тогда и новый, нетрадиционный образ становится каноничным, исполняющим слово Божие: «се, творю все новое» (Откр. 21:5).

-              Приводя свою жизнь и творчество к Богу через канон, вводя их в определенные ритмы, стесняя себя, мы на самом деле освобождаемся. Свободной и все более полной, благодатной становятся и наша жизнь, и наше творчество. Вот что такое свобода внутри канона.

-              Одно из неверных отношений к канону, на котором соблазняются многие, – законническое. Вот категоричное предупреждение Спасителя: «Берегитесь закваски фарисейской» (Мф. 16:6) – это сказано именно о законничестве, искажающем Закон Божий.

-              Когда человек живет и творит по канону – он в свободе Духа Святого, даруемой Отцом через Христа, – в той свободе, которой не могли и не могут принять законники. «Плод же духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание. На таковых нет закона» (Гал. 5:22).

-              Отходя от постижения канона как от постижения бесконечно разнообразных, но единых правды и красоты Божиих, явленных в мире Божием, всякое искусство падает. Падает и человек как личность, страдает, умирает его душа, когда отходит от путей прямых, Божиих – канонических. «Приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему» (Мф. 3:3), – Предтеча Господень учитель покаяния, исправления, выпрямления пути знал, что Дух дышит, где хочет, – даже в грешниках, но призывал к прямым, закономерным, каноническим путям, через которые благодать Божия льется беспрепятственно. Это и есть евангельский призыв к каноничности.

Исследование понятия «канон» не завершено. Содержание, смысл Канона будут выявляться постепенно лишь при совместном исследовании проблем человека, Церкви и культуры. Восхождение ко все более глубокому пониманию Канона как такового необходимо для верного понимания иконописного канона. А он в свою очередь необходим для совершенствования практики иконописания.

* * *

Не менее важным, чем понятие «канон» для иконоведения является понятие «красота». Иногда говорят, что эти понятия относятся только к эстетике, и почему-то считают, что эстетическое совершенство необязательно в иконе. Последняя мысль тоже пытается оправдать неумение рисовать и писать, нежелание учиться профессиональному мастерству, как будто исполнение канонических норм стоит отдельно от художественных качеств произведения. Если идею о ненужности канона соединить с не менее агрессивно навязываемой идеей о ненужности иконописцу мастерства, становится очевидным, что это стало нападением на икону современных иконоборцев с двух самых существенных сторон, потеряв которые икона перестанет быть и иконой и произведением искусства.

Ведь скрупулезно исполненные догматические, исторические, технологические требования к образу без устремленности к красоте дадут нам пусть относительно верную, но лишь схему – какой должна быть икона. Исполнив эти требования формально, мы еще не обязательно создадим икону, так как где нет красоты – нет образа Божия. И здесь встает вопрос – какова же эта красота.

Вспомним, что в средневековой христианской эстетике понятие «красота» напрямую соотносилось с понятием «бытие». По слову святителя Иоанна Златоуста «Красота там, где Дух Святый». В силу этого точного и красивого определения вселенского учителя, мы можем утверждать, что красота Божия – категория не только эстетики, но и онтологии: она есть то, что роднит с образом Божиим, что выявляет его для нас. Вот почему всё, что создается в Церкви призвано быть прекрасным, а не только теоретически выверенным.

Христиане, по крайней мере, на Востоке, никогда не называли иконы, мозаики, храмы, богослужебные тексты «произведениями искусства». Не смеем мы называть так все прекрасное, создаваемое в Церкви, потому что ни форма, ни содержание церковного образа никогда не вмещаются в эстетические категории, а восходят к понятию «церковная святыня»[9]. Но максимально воздействует на нас святыня тогда, когда образ Божий явлен в ней во всей возможной глубине и красоте. Это возможно лишь, если мы, создавая ее,  совершенствуемся еще и с практической стороны: своей жизнью воплощаем в иконе достижения православной культуры, которые оставило нам Предание.

Только тогда наши иконы будут и каноничными, и гармоничными. Тогда они и будут наиболее выразительно воздействовать на человека наших дней и будущего, на человека, взыскующего Бога через созерцание Образа Божьего.

[1] Свое отношение к различным стилям в современном церковном искусстве автор выразил в статье «Заметки об иконописании в России сегодня», журнал «Альфа и Омега», № 3(41), М., 2004. С. 287–296; другая редакция: Церковное и нецерковное в современном облике православных храмов. Стили и направления современного иконописания в России», ΕΙΚΩΝ KAI TEXNH. Церковное искусство и реставрация памятников истории и культуры. Памяти А.Г.Жолондзя. М., «Новый Ключ» 2007. С. 74–83.
[2] Например, Патриаршей искусствоведческой комиссии, членом которой является автор, иногда приходится отвергать не просто слабые проекты храмов, а проекты, созданные как антитеза церковной традиции, как ее извращение, не выражающие те богословские идеи, которые призван являть собою облик храма.
[3] В истории Церкви мы видим, как иконы разных эпох живут в ней жизнью, связанной со всею жизнью Церкви: воспринимают достижения прошедшего и настоящего, обогащаясь ими; страдают от кризисных явлений церковной культуры. И сама икона влияет на церковную жизнь. Богословие иконы призвано постигать пути образа в жизни Церкви.
[4] Важно отличать символы от знаков. Знаки существуют и передают определенный смысл, лишь когда люди договорились о том, какой смысл имеет тот или иной знак. Например, буквы, нотные или дорожные знаки и т.п. Даже изначально, в катакомбах, язык христианских изображений не становится сродни языку египетских знаков – иероглифов. Он превосходит знаковость и через аллегоричность (образ доброго пастыря, якоря, рыбы, и т.п.) стремится к символичности. Символ, в отличие от знака, самим своим видом указывает на то, что он призван являть. Это, например, так часто встречающееся на иконах золото – на нимбе, на фоне, на ассисте одежд. Но от иконописца зависит, чтобы золото гармонично вошло в колорит иконы, то есть по отношению к другим ее цветам являло бы эту иноприродность, а не богатство заказчика. Но к символам иконы относится не только золото: это крест, символизирующий победу над смертью; это мандорла Богомладенца или Спаса в Силах, в которой различимы и круг – древний символ вечности, и овал (яйцо) – символ зарождающейся жизни, и звезда (тетраморф) – символ истины, исходящей от Христа во все концы Вселенной. Это и любой светлый фон, написанный без золота, обычной краской, но без иллюзорно трактованных солнца и облаков, символ, ставший образом того Света, что превыше солнца. Икона использует и знаки, например, звезды – знак приснодевства Богородицы, но художественное решение образа может строиться и без них.
[5] По словарю прот. Г.Дьяченко, «канон – правило, которое Церковь постановляет в отношении веры и нравственности и церковного благочиния для обязательного выполнения со стороны верующих христиан».
[6] Вспомним, например, о золотом сечении, по которому располагаются ветки деревьев.
[7] Плоды жизни преп. Сергия – сонм его учеников, канонически верно воспринявших послушание авве; иконы преп. Андрея, множество храмов, украсивших русскую землю. Они и стали образами, выявляющими канон.
[8] Это происходит, например, в практике работы иконописца, находящего для себя все более совершенные образцы для их синтезирования в собственном творчестве, а с другой стороны – находящего примеры красоты и в образцах несовершенных, но у которых тоже есть чему поучиться благодаря их искренности и устремленности к совершенству, если таковые присутствуют. Если вспомнить, что иконописание – не профессия, а духовное делание всей жизни, то сказанное можно проецировать и на всю жизнь человека: христианин ищет для себя и все более высокие (все более каноничные) образцы для подражания подвижникам прошлого и настоящего, но и у несовершенных людей находит черты и свойства каноничности, праведности, у которых есть смысл поучиться.
[9] Сама по себе святыня может быть и не иконной, не эстетичной, например, мощи святых. И не случайно поэтому рядом с мощами всегда выставляется для почитания, для молитвы, образ – икона или шитая пелена святого.