Что же изображаем мы на иконе - тело или что-то иное? Какое отношение между иконой, картиной и фотографией?
Мы в православии говорим только об иконописных изображениях, если же и встречаются теперь у нас изображения не иконописные, а так называемые живописные, то это есть отражение падения как православия в нас, так и церковного художества.
Что такое икона? Для того, чтобы ответить на этот вопрос, надо прежде спросить себя - а что такое человек? По учению Церкви человек есть существо, состоящее из души и тела. Когда-то обе эти части человеческого существа были преисполнены божественной красоты, ибо человек создан по образу Божию, но вследствие грехопадения и то, и другое в нас находится ныне в состоянии тления. Вместе с нами, через наш грех, лежит во зле и весь мир.
Какую же цель ставит себе фотограф, художник и иконописец, и есть ли эта цель одна и та же у всех троих?
Если мы хотим изобразить человека в том состоянии, в каком он находится в данный момент, то можем разрешить эту задачу через фотографию. Заметьте, что фотография очень точно схватывает внешность человека, но очень часто бывает непохожа на него, так что мы еле узнаем, чье это изображение. Фотография дает нам "личину" человека, а личина меняется в зависимости от настроения, состояния здоровья и т. д. Это есть не внутренний человек, не душа, но случайное состояние его внешней оболочки.
Художник старается передать в портрете и вашу душу и делает это более или менее успешно в зависимости от своего таланта. Если фотография давала нам личину, портрет дает большее - он показывает лицо человека, но не всегда способен отразить человека внутреннего.
Когда же Вы стоите в церкви и видите, как священник кадит сначала иконам, а потом вам, то должны знать, что он кадит не личине и не лицу, но лику, образу Божию в вас, который хотя и покрыт язвами прегрешений, но в нем заключается вся наша духовность, вся наша духовная сущность. И иконописец изображает не личину, не лицо, а именно лик того, кого он пишет. Икона призвана изобразить не тот мир, в котором мы живем, не тот мир, который лежит во зле, она пытается дать изображение мира горнего, пользуясь для этого миром дольним, поскольку это необходимо для его представления, поскольку дольнее связано с горним, является его отражением. Иконописец старается показать нам природу и человека очищенными от греха, такими, как были они до грехопадения. Отсюда понятно отношение иконописца к природе. Если фотография дает личину природы, художник - ее лицо, воспринятое его грешными глазами, то иконописец пытается изобразить ее такой, какой она должна быть по существу. Вам, может быть, случалось приглядеться к пейзажу на старинной иконе. Это не будет изображение облаков, гор, растений такими, как мы их видим в природе, да и оттенки красок будут не такие, как в природе.
Иконописец старается изобразить мир горний, тот мир, которого мы не видим нашими обычными греховными глазами. Поэтому все те нападки, которые раздаются по адресу иконописцев, что они не перспективны, безграмотны в рисунке, неосновательны. Мы знаем величайших иконописцев, которые были одновременно и образованными людьми своего времени (Андрей Рублев), они прекрасно знали и наблюдаемое в природе соотношение красок и законы перспективы, но в иконописи не только не применяли их, но прямо нарушали, потому что ставили себе иную задачу. Тело им было нужно постольку, поскольку через него они могли изобразить первозданный образ Божий. Весь человек сотворен по образу Божию, тело его подчинено духу, и иконописец, желая изобразить лик, должен отойти от привычной точки зрения, которая мешает ему изобразить это истинное соотношение, Ангелы не имеют тела, а художники Возрождения, изображая их, бестелесных, придают им женскую фигуру, подчеркивая при этом пол. Не так на православной иконе. Когда мы видим православную икону Божией Матери, мы воспринимаем в ней прежде всего не женщину, не тело, но лик. Это, конечно, женщина - да, это Пресвятая Дева, но здесь не подчеркнуто то, что является типичным для тела. Художник, преследуя в картине ту или иную цель, стремится изобразить на ней как можно более "жизни", то есть человеческих страстей. Икона же, наоборот, совершенно чужда этой страстности. Возьмем, например, икону Усекновения главы Иоанна Предтечи. Художник бы изобразил здесь страдание, пролитие крови и т. д., но все это относится к внешнему миру, и, смотрите, что делает иконописец. Здесь нет страстей, изображение с мирской точки зрения наивно. Воин еще не опустил меча на склоненную голову Предтечи, а она уже лежит на земле и дальше ее уносят на блюде. Так же и в отношении архитектуры - здания и храмы на иконах совершенно не походят на настоящие, так же - и в отношении красок. Художник старается передать не только краски, но и их тональность, оттенки, переходы в складках и т. п. Иконописцы этого не делают. Их задача выявить не соотношение красок в этом мире, они хотят изобразить иную природу. В такой замечательной иконе, как икона Параскевы Пятницы, только один тон - красный, но это вовсе не делает ее похожей на раскрашенную бонбоньерку.
Это величайшее искусство и в то же время отсутствие того, что принято называть искусством. Различие происходит от различия задач. То же в отношении перспективы. У нас есть такие иконы, как икона Входа Господня во Иерусалим, где мы видим полное нарушение законов перспективы - так, подстилающие ризы и ветви, изображенные на переднем плане, по отношению к Спасителю являются очень маленькими. Это нарушение перспективы вызывается опять тем же требованием изобразить соотношение вещей в горнем мире. Иногда мы видим на иконах изображения животных и птиц, но это тварь иная, никогда не виданная нами в природе, ибо иконописец желает изобразить горний мир, пользуясь понятиями дольнего.
Если иконописец изображает горний мир. образ Божий и лик, он должен прежде всего почувствовать его в своей душе, он сам должен первый помолиться пред той иконой, которую написал. Поэтому в древности иконописец приготовлял себя к писанию иконы покаянием и постом, подходил к этому делу как к подвигу. Икона была его молитвой. У нас теперь не так. Любому умеющему держать кисть в руках говорят: "Распишите нам собор". Когда расписывали храм Христа Спасителя, никому не приходило в голову спросить, да веруют ли в Бога эти художники, ходят ли они в церковь? Потому-то есть там искусство, но нет молитвы.
Расцвет иконописи совпал у нас с расцветом монашества. Первый иконописец на Руси был по преданию преподобный Алипий Печерский, но из его икон ничего до нас не дошло. Впрочем, восстановить авторство древних икон вообще трудно, потому что иконы раньше никогда не подписывались - это считалось грехом. Эпоха преподобного Сергия была расцветом не только монашества, но и духовной жизни вообще, и эта же эпоха особенно замечательна в смысле развития иконописи. Сама Троице-Сергиева Лавра воспитала много выдающихся иконописцев. Наиболее известный из них - Андрей Рублев - был учеником преподобного Никона. Он расписывал Троицкий собор в Сергиевой Лавре вместе со своим сопостником Даниилом Черным вскоре после смерти преподобного Сергия. Как люди одаренные и в то же время как дети духовной семьи преподобного Сергия, чувствовавшие в себе, в своей душе образ Божий, они передали его в красках.
Замечательна в этом отношении рублевская Троица. Андрей Рублев жил в то же время, когда на Западе был Фра Беато Анжелико - также подвижник и иконописец, как и преподобный Андрей Рублев. О последнем летопись говорит, что он написал много икон, что все они чудотворные. Фра Беато также подготавливал себя молитвою к писанию икон - это был большой художник и человек, но он был все-таки "чистейший из нечистых", как выразился Кожевников. Его большая ошибка заключалась в уклоне к живописности. Он уже стал изображать не лик, но лицо, тело, в его иконах-картинах слишком много движения фигур, слишком много подробностей, разнообразно сочетание красок. Правда, он не пошел до конца по этому пути, его сдерживали его молитвенность. его внутренняя религиозность, зато его ученики и последователи, не имея его молитвы, его веры, окончательно ушли от иконописания в живопись. Но если взять даже и его изображение Снятия со Креста и нашу икону XV века, изображающую то же событие, - какая разница! В последней - все покой, нет времени, нет движения, ибо движение в горнем мире иное, а в дольнем оно - страсть и страдание. А если взять "Коронование Девы Марии" Фра Беато Анжелико - это уже и совсем мир дольний - тут и пляшут, и хоровод водят. Но у него еще было сдерживающее начало, он был все-таки "чистейшим", а дальше пошло еще хуже. Пиета изображает раздирающие душу страдания. На иконе же ставится задача отразить не этот мир, а горний, "идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание".
Икону у нас еще очень мало знают и ценят. Только лет пятнадцать-двадцать как она стала открытой для всех. Перед войной была даже выставка икон. Эти иконы замечательны по рисунку и краскам, а в отношении религиозном это что-то неоценимое. Теперь открыли способ снимать с икон потемневшую олифу, и благодаря этому оказалось, что многие иконы, которые собирались выбросить, потому что уже и разобрать на них ничего нельзя было, не имеют цены.
Один из наших больших художников - Виктор Васнецов - замечательно остроумно провел грань между новой и старой иконой. У него было довольно большое собрание старинных икон, которое он очень ценил. Однажды он показывал гостям свои работы, а затем перешел к старинным иконам. Одна дама слушала его, слушала, но, наконец, ей наскучили эти иконы, в которых она ничего не понимала, и она выразила Васнецову свое недоумение - как может он, после того, что он сам написал, интересоваться какими-то потемневшими иконами. "А вы читаете газеты?" - спросил ее Васнецов. "Да?" - "Так вот, знаете, - показал он на старинные иконы, - это передовая статья, а мои - только фельетон. Перед этими иконами я свечку поставлю, а перед своими еще подумаю". Это свидетельство Васнецова для нас важно, ибо он верующий человек и большой художник. Наше непонимание старинной иконы свидетельствует о падении в нас мира горнего.
Если иконописец берет природу новую и преображенную, берет ее такою, какой она вышла из рук Творца, то художник берет естественное и неестественное вместе, как оно есть в нашей душе. Можно идти и дальше, можно брать только злое, только искажение - это будет карикатура, изображающая то, чего нет даже в природе. Но это - грех. "Ты изобрази вора, падшую женщину, но человека, человека не забудь," - говорит Обломов.
