Татьяна Игоревна Радомская

Хранительница церковной традиции

Воспоминания о Елене Владимировне Апушкиной (1901–1999) —
«летописце новомученичества и исповедничества Русской Православной Церкви XX века»

Я не устану славить Бога
За чудеса прожитых дней,
Что так была моя дорога
Полна светящихся людей...
А. А. Солодовников

В воскресенье 7 февраля 1999 года в день памяти новомучеников и исповедников Российских отошла ко Господу Елена Владимировна Апушкина — верная духовная дочь святого праведного Алексия Мечева и его сына — священномученика Сергия. Родилась она в первый, а закончила свой земной путь в последний год XX века. Ее жизнь вместила в себя целую эпоху.

Детство и юность

Отец Елены Владимировны, Владимир Петрович Быков, был московским дворянином, мать, Мария Александровна, происходила из простого сословия. Церковность этой семьи, судя по всему, представляла собой просто дань времени. По воспоминаниям Елены Владимировны, верить в Бога и молиться научил «ее дедушка со стороны матери».

Когда Елене исполнилось примерно четыре года, рождается брат Петр, проживший совсем недолго. Третьей в семье появляется сестра Туся. Маленькая Ляля очень хотела быть крестной, ее просьбам уступили, и она стала второй крестной (первой была бабушка). Позже рождается Володя, в раннем возрасте умерший от коклюша. Наконец на свет появляется самый младший ребенок, которого также назвали Владимиром (Владимир Владимирович Быков скончался в 2004 году).

Очень тепло Елена Владимировна вспоминала о своей первой учительнице Марии Иустиновне, «Устиночке», как ее ласково называли ученицы. В то время Ляля Быкова жила с родителями в небольшом имении под Москвой. Неподалеку находилась школа — филиал гимназии Н. П. Щепотьевой. Туда Лялю водили для прохождения начальных классов. В этой школе как раз и преподавала «Устиночка».

Позже Елена Владимировна поступила в Институт благородных девиц, но окончить его не успела — началась революция. Там она встретилась и подружилась с сестрами Женей и Таней Куприяновыми.

Среднюю школу Елена Владимировна заканчивала уже советскую. Тогда ее духовная жизнь еще не определилась. «К моменту окончания средней школы я была почти неверующей. Мне казалось, что в Церкви нет ничего «интересного», что все это старое, отжившее. Раз в год на Страстной неделе я говела, но делала это «ради мамы». При этом я иногда получала очень большую, но непонятную радость и удивлялась себе самой. После окончания школы я поступила в университет, думая в философии найти «смысл жизни». Мне казалось, что можно всю жизнь делать и неинтересное дело ради хлеба насущного, но заниматься надо тем, что помогает найти Истину».

Поиск истины приводит Лялю Быкову на философско-психологическое отделение историко-филологического факультета МГУ. С той же целью она посещает разные лекции и диспуты, Дворец искусств и Вольную академию духовной культуры, слушает «Мистический курс Древней Греции» Вячеслава Иванова. «Он заинтересовывал меня церковным богослужением и вообще христианством». Елена Владимировна все чаще ходит в церковь — свой приходской храм Николы Явленного. «Настоятель храма о. Александр Добролюбов отнесся на исповеди ко мне очень тепло». Здесь она вновь встречает Таню и Женю Куприяновых.

«Мы стали бывать друг у друга. Таня заинтересовалась философским отделением (на котором училась Елена Владимировна — Т. Р.) и поступила в университет. Вместе мы посещали лекции, вместе готовились к зачетам, <...> но мы больше разговаривали, чем занимались. Разговоры были самые жаркие. Таня рассказывала мне о себе, о церковной жизни Пензы, откуда она только что приехала. <...> В этом году мы уже вместе с Таней говели. <…> Впервые я исповедалась сознательно, до глубины, рассказала о самом больном. Впервые причастилась с верой и пониманием совершающегося».

«У Батюшки на Маросейке»

Можно сказать, что с этого времени жизнь Елены Владимировны начинает складываться как путь к старцу Алексию Мечеву, настоятелю храма святителя Николая в Кленниках на Маросейке. Некоторое время Ляля, Таня, Женя и их товарищ Володя Чертков собирались на квартире у Тани для занятий философией. Но очень скоро им стало ясно, что надо изучать религиозный опыт Святых Отцов, что только здесь они найдут истинное, вечное, насущно-необходимое. «Мы поняли, что нам нужен в этих занятиях знающий и опытный руководитель. <…> Мы с Таней <…> решили обратиться к батюшке о. Алексию с просьбой порекомендовать нам, к кому обратиться. Володя вызвался побывать на Маросейке. Батюшка направил его к о. Сергию Мечеву. Последний очень горячо отозвался на нашу просьбу».

Так в жизнь Елены Владимировны вошел отец Сергий, а через него и отец Алексий Мечевы. Занятия в кружке, руководимом отцом Сергием, преобразили его участников. «Мы жили от одного понедельника до другого, едва могли дождаться, как пройдет неделя. <...> Оставшиеся почти все сделались духовными детьми о. Сергия. Всем казалось: куда же еще идти, когда тут тот, кто открывал нам Христовы «глаголы жизни вечной»? Я же все же еще боялась и стеснялась о. Сергия, не умела даже с ним разговаривать и чувствовала, что не в силах пойти к нему, хотя он был дорог душе. Что же делать? Я надумала обратиться к его отцу — батюшке о. Алексию. Батюшка принял меня».

Этот период своей жизни сама Елена Владимировна называет «У Батюшки на Маросейке» (см. ее воспоминания под таким названием в книге «Пастырь добрый». М., 1998). Он длился очень недолго, но, можно сказать, определил ее судьбу. Встреча со старцем Алексием перестроила душу, придав ей то редкое качество, которое отличало Елену Владимировну в дальнейшем — способность воспринимать повседневность, постоянно памятуя о вечности. Свои переживания, болезни, скорби, обиды — весь этот «человеческий материал» она стремилась одухотворить, сделать угодным Богу. Протоиерей Валериан Кречетов, зять Елены Владимировны, человек ей духовно родной, не раз приводил слова преподобного Амвросия Оптинского: «На все надо смотреть взглядом оттуда». Именно это качество имела и приумножала в себе Елена Владимировна всю свою сознательную жизнь. Полтора года, проведенные ею рядом с отцом Алексием Мечевым, стали школой бесценного духовного опыта. «С тех пор истекает уже 30 лет. Ушла молодость, давно оземленилась внутренняя жизнь души, но еще светится в глубине ее радость и озарение почти полутора лет общения с Батюшкой и приобщения через него к вечной жизни, встает его образ — светлый, светящийся, заставляя понимать, почему на иконах головы угодников Божиих окружает сияние, встает и будит унылую душу, вновь поднимает ее, согревает и зовет горе. Многие видели от Батюшки случаи прозорливости, чудеса молитвы — я много об этом слышала впоследствии. Но в моем непосредственном опыте главным было не то. Главное: Батюшка вел к Богу, Батюшка, в тебе самой показывая, выявлял чистоту и святость, на фоне которой особенно стыдной была грязь ежедневных грехов. И еще, самое главное, Батюшка являл нам любовь Божию, Батюшка своей любовью приобщал нас к переживанию любви Божией».

Впервые Елена Владимировна увидела отца Алексия под день его Ангела, накануне 17(30) марта 1922 года. На Страстной неделе она соборовалась и исповедовалась первый раз у него на Святой. Ее душа тянулась к отцу Алексию, но от природы застенчивая, Елена Владимировна оказывалась почти всякий раз сзади в толпе, подходившей под батюшкино благословение. А он с улыбкой оборачивался к ней и благословлял.

Все свои вопросы она несла к отцу Алексию и на все получала ответы. Полученные тогда советы старца Алексия Елена Владимировна держала в памяти всю жизнь, исполняла и щедро делилась ими с другими. Помню, она рассказывала мне, как учил ее отец Алексий бороться с помыслами: «Когда приходят к тебе какие-либо дурные мысли, плотские, хульные, помыслы неверия, ты скажи им: «Я вам не сочувствую» — и обратись к Господу: «Иисусе Сладчайший, спаси мя!» или же к Царице Небесной: «Пресвятая Богородице, спаси мя!».

Всегда хранила в своем сердце Елена Владимировна молитву Царице Небесной, святителю Николаю, мученику Трифону, равноапостольной царице Елене и Ангелу-хранителю об устроении жизни, данную ей отцом Алексием Мечевым: «Вам поручаю свою жизнь и слезно молю: устройте мою жизнь, как будет вам благоугодно. Верю твердо, что вы исполните мою недостойную, грешную молитву и поможете мне возрасти духовно в этой жизни и в будущей удостоите лицезреть Небесного Царствия, где не будет ни печали, ни воздыхания, но жизнь бесконечная». А было так: однажды «после ночной службы, в продолжение которой измучили меня помыслы неверия, под самый конец литургии <...> подбежала я к Батюшке, вся дрожа от охватившего меня смятения: «Батюшка, вера моя на волоске висит, вся шатается». Тогда-то отец Алексий и благословил Елену Владимировну читать вышеприведенную молитву.

Когда батюшка не мог бывать в церкви по болезни, Елена Владимировна приходила к нему на исповедь и на разговор в его комнату в доме причта. Она очень стеснялась мешать его домашним, изнемогавшим от многочисленных посетителей, но отец Алексий настоятельно звал и не отпускал до тех пор, пока все не было «выложено». «Как хорошо вспоминается это ожидание в темном коридоре перед дверью, пока к Батюшке будет можно. Как потом входишь, как в другой мир, в эту маленькую комнату, наполненную каким-то особым приятным запахом, и опускаешься на колени перед кроваткой больного Батюшки, чтобы здесь получить и прощение грехов, и совет, и утешение, и ласку. Он, больной телом, отдавал нам силы свои — и физические, и духовные».

Под руководством отца Сергия Мечева

От отца Алексия Елена Владимировна вместе с Таней Куприяновой получает благословение, которое пронесет через всю жизнь: собирать и записывать проповеди отца Сергия Мечева, под чье руководство духовные дети старца перешли после его кончины. Елена Владимировна вспоминала, что этот период оказался для нее очень трудным: «Надо сказать, что мы (духовные дети старца Алексия. — Т. Р.) были в тяжелом положении. Нас научили тому, что нужно проверять свою совесть, подробно исповедоваться, обо всем спрашивать — это была, казалось, наша обязанность перед Богом, — а получалось, что вопросы, связанные с ежедневной жизнью и требовавшие ежедневного разрешения, накапливались и носились в душе неделями и даже месяцами», ибо отец Сергий не имел возможности так вести свою новую духовную семью. В результате создавалось «угнетенное состояние. <...> Не хватало разума найти правильный выход, выход в молитву, к Богу, Который все знает и все может устроить, а терпения не хватало, душа разрывалась». Отсюда видно, что в новой ситуации начинал формироваться уже и новый духовный опыт — «выход в молитву, к Богу», твердая вера, что Господь все знает и устроит так, как полезно душе. Это Елена Владимировна пыталась передать и окружающим ее людям. Помню, в сложных жизненных обстоятельствах она говорила: «Давай молиться вместе молитвой по соглашению о таком-то». «Молитву по соглашению» и историю ее возникновения я впервые узнала именно от Елены Владимировны. У меня не ладилось с работой, причем проблема казалась такой обыденной, сугубо земной, не заслуживающей внимания Спасителя. Но Елена Владимировна, подробно меня расспросив, сказала: «Знаешь, сходи помолись мученику Трифону», — сказала так, что я поняла сердцем: Господь и в нашем повседневном нас выслушает. Сила и чистота веры помогали ей «выходить в молитву» не только при тяжелых духовных испытаниях, но и при испытаниях повседневностью. 

«Выход в молитву» начинает проявляться в разных эпизодах жизни Елены Владимировны того периода. Она рассказывала мне, почему преподобный Феодосий Тотемский стал ей очень близок. Отец Алексий и отец Сергий его особо почитали, частица мощей этого святого хранилась на Маросейке. Однажды Елена Владимировна расстроила отца Сергия, как она говорила, «своими откровениями». Ей казалось, что он неправильно ее понял, было очень тяжело. «Расстроенная и до изнеможения усталая, пришла я с работы в храм ко всенощной под праздник преподобного Феодосия. Служба еще не началась. Я подошла к его иконе, и в душе сказалось: «Преподобный Феодосий, ты видишь, как я устала. Но помоги мне все же помолиться тебе и помири меня с о. Сергием!». Я стала на клирос. Спать так хотелось, что перед глазами словно стоял туман. Глаза закрывались, и не знаю, как я не падала. Но на сердце стало хорошо, и хотя я не понимала стихир полностью, но в каждой из них звучал для меня лейтмотив: «Преподобный Феодосий все оставил ради Христа!» — и это наполняло душу светом и радостью. Когда же после Евангелия все мы пошли прикладываться к иконе преподобного Феодосия и ко Крес-ту с мощами, о. Сергий, помазуя мой лоб елеем, наклонился и, заглядывая мне в лицо сбоку, весело сказал: «С праздником, Ляля!». Преподобный Феодосий исполнил обе мои просьбы и с тех пор стал очень дорог мне. Впоследствии в очень тяжелые для меня годы он очень знаменательно и очевидно вмешивался в мою жизнь».

Для объединения своих духовных чад, и, наверное, предвидя будущую разлуку, отец Сергий благословил каждого в один и тот же день читать одну и ту же главу Евангелия, начиная с 1-й главы Евангелия от Матфея. Это чтение Елена Владимировна продолжала до конца своих дней. Когда она лишилась зрения, читать и следить за порядком глав стали ее близкие. В отличие от многих «маросейских», Елена Владимировна читала не по одной, а по две главы. Когда отца Сергия арестовали, временно руководить общиной стал отец Борис Холчев. Он, как и отец Сергий, благословил всех читать Евангелие, но счет глав определил с начала церковного новолетия. Вот Елена Владимировна, чтобы не нарушать ничью волю, и стала читать по две главы из Евангелия — одну в порядке, установленном отцом Сергием, другую — отцом Борисом. Всегда это чтение было на церковнославянском языке, которому многих из тех, кто читал Елене Владимировне, она обучала.

В тот же маросейский период Елена Владимировна получила глубокие знания церковного богослужения, церковного устава. «О. Сергий любил Богослужение, понимал его красоту, его вечное значение, и старался и нас приобщить к этой своей любви и пониманию. Когда он служил, то, уже входя в храм, в самом низу лестницы <...> можно было почувствовать, что служит он: так торжественно и проникновенно было и праздничное, и будничное Богослужение. <...> Все подтягивались, и вместе с тем души молящихся влеклись к Богу через молитву служащего, становились благоговейными через его благоговение. Одной из любимых мыслей о. Сергия была мысль о приобщении через Богослужение к вечной жизни, о том, что служба праздника не есть воспоминание, но как бы окно в вечность, что оно есть самое празднуемое событие, в котором могут участвовать, в меру своего духовного возраста, верующие всех времен». Отец Сергий учил своих чад жить по церковному кругу, и после него Елена Владимировна продолжала жить так же. Одно время я нередко приходила к ней домой. Наш разговор нередко мог начаться с вопроса: «А чья сегодня память?». (Елена Владимировна сама уже не могла из-за потери зрения справиться в церковном календаре.) Я смотрела. «Давай сначала почитаем его житие, а потом будем заниматься другими делами».

Отец Алексий и отец Сергий, уча ценить богослужение, призывали ценить и храм, где они совершаются, посещать службы, сколько кто может. Именно сколько могла, столько и была Елена Владимировна в храме. Уже слабенькую, не видящую, привозили ее в храм Покрова Пресвятой Богородицы на станции Отрадное в Акулове. Многие помнят ее, подходящую к причастию, ко Кресту, выходящую с помощью близких после службы. После открытия храма святителя Николая на Маросейке возили ее и туда, где много лет она не только духовно, но и физически пребывала вместе с отцом Алексием и отцом Сергием. Как радовалась Елена Владимировна каждой поездке на Маросейку. Волновалась в ожидании машины: а вдруг что-нибудь сорвется?.. До конца своих дней она прекрасно помнила церковный устав, многие службы (каноны, стихиры, акафисты) знала почти наизусть. Когда не могла быть в храме за богослужением — например, по субботам на всенощной, дома ее дочь, супруга отца Валериана Кречетова Наталья Константиновна, или кто-то из знакомых вычитывали всю службу.

Отца Сергия арестовали 29 октября 1929 года, 14 ноября направили этапом в Архангельск, а потом сослали в город Кадников Вологодской области. Туда в 1932 году перед началом Великого поста к нему приезжала Елена Владимировна. «Несколько раз поездка назначалась и отменялась, и я почти отчаялась, что она вообще удастся. Но наконец пришел долгожданный день. При моей неприспособленности мне было трудно ехать одной. Просили меня подъехать к дому в темноте, я просила ямщика ехать потише, но он был заинтересован в скором возвращении домой, <…> не слушался меня и спешил. Поэтому приехала средь бела дня. Не помню, как и встретил меня отец — я была очень смущена моим невольным непослушанием. <...> Мне посчастливилось прожить у отца целую неделю, видно, Господь дал мне это перед тяжелым испытанием, чтобы запастись силами и освободиться от лежавшей на душе тяжести. Вдвоем прочитали мы все службы первой седмицы Великого поста, от «А» до «Зет», как он шутя говорил, вместе пели ирмосы Великого канона по привезенным мною нотам. Напевал он и выучил меня подобну «Тридневен воскресл еси Христос от гроба». Беседовал со мною об особенностях службы нашей чтимой и чудотворной иконе Божией Матери Феодоровской (канон обращен к Спасителю) и говорил, что икона Божией Матери есть всегда вместе с тем икона Спасителя, икона воплощения Христова. Продиктовал толкование Великого повечерия постного. <…> Неделя проходила, а я еще не говорила с о. Сергием о своей душе, о своих грехах и скорбях. Он уже сказал, что пора мне уезжать. С трудом я сказала, что ведь еще не говорила с ним. Он как будто этому удивился. Трудно мне было начать разговор, но ради него я и приехала. Душа моя, казалось, была сожжена скорбью. То, что я говорила, казалось ему почти новостью. Слушал он меня с большой любовью, состраданием, и та жалость ко мне осталась у него почти до конца его жизни, точно я стала ему более своей. Он старался не дать мне ожесточиться, а идти путем духовным, путем любви. Поделился со мною и своим сокровенным. Душа моя наконец отошла. <…> Я уезжала другой, чем приехала».

Годы тяжелых испытаний

В этом отрывке из воспоминаний Елены Владимировны говорится о ждущем ее «тяжелом испытании». Имеется в виду арест в 1932 году с последующей ссылкой в Алма-Ату. Арестовали Елену Владимировну вместе с Татьяной Ивановной Куприяновой не только за то, что они были верующие (хоть и этого тогда хватило бы), но и за исполнение благословения отца Алексия Мечева — записывать и хранить проповеди отца Сергия. В ссылке Елена Владимировна познакомилась и подружилась с монахиней Параскевой (Матиешиной), о которой оставила свои воспоминания. Там же происходит ее общение с епископом Серафимом (Звездинским), с дьяконом Михаилом Астровым.

с мужем - о.Константином и внуком

Вернувшись из ссылки, Елена Владимировна вынуждена была жить вне Москвы. Тем не менее, по выходным дням она ездила на электричках в Москву, к родным. В тех же электричках к своим родным ездил в Москву маросейский брат Константин Константинович Апушкин. Он знал Елену Владимировну по Маросейке, сам был духовным сыном отца Сергия Мечева. Елена Владимировна вспоминала: «Так мы и доездились с Костей до того, что после благословения о. Сергия повенчались». В 1936 году Елена Владимировна выходит замуж за К. К. Апушкина (1889–1965). Она рассказывала, что вскоре после венчания вместе с Константином Константиновичем отправилась в Саров к преподобному Серафиму, особо почитаемому обоими еще со времен Маросейки. (Отец Сергий Мечев благословлял своих духовных чад на поездки к преподобному в Дивеево, описания которых дошли до нас благодаря опять же Елене Владимировне. Там, купаясь в святом источнике, она просила у Господа послать ей благочестивое потомство. Эта молитва была услышана. Сначала у Апушкиных рождается дочь Мария, потом — Наталия — будущая матушка Наталья Константиновна Кречетова. Ее крестным отцом был отец Сергий Мечев. Семья Апушкиных проживала тогда в Калинине, где работал Константин Константинович, окончивший в свое время по благословению отца Алексия Мечева Петровскую академию. Под Калинином и в Калинине с 1937 года по февраль или март 1940-го живет и отец Сергий. Это были последние годы земного общения Елены Владимировны и Константина Константиновича Апушкиных с ним. 7 июля 1941 года в день Рождества Иоанна Предтечи отец Сергий был арестован, а затем расстрелян. Как пишет Елена Владимировна в своих воспоминаниях, «много лет мы ожидали возвращения нашего родного духовного отца, ждали в самые тяжелые военные годы. По милости Своей Господь скрыл от нас, что его уже нет на земле».

Во время войны, когда немцы подходили к Калинину, семья Апушкиных вместе с эвакуируемыми смогла въехать в Москву и уже осталась там навсегда.

После ареста отца Сергия Елена Владимировна через какое-то время стала обращаться за духовным советом к отцу Константину Дмитриевичу Всехсвятскому (1871–1957), которого маросейские знали еще со времен старца Алексия Мечева. Близкие называли его «Дедушка». «Мы пошли к Дедушке, потому что <…> наш Батюшка о. Алексий отзывался о нем как о лучшем духовном руководителе. Нас, «сирот», Дедушка принял в свое сердце, и, думается, это наполнило и скрасило его последние дни, когда сердце его тосковало по священническому служению в храме», — вспоминала Елена Владимировна. С 1916 по 1920 год он служил священником в храме священномученика Власия в Старой Конюшенной слободе. В этом приходе имел квартиру, где и прожил до самой смерти. В 1920–1935 годах отец Константин был сначала одним из священников, а затем и настоятелем храма преподобного Сергия в Рогожской слободе. В 1935-м по болезни и семейным обстоятельствам вышел за штат и в храме больше не служил, но посещал располагавшийся недалеко от его квартиры храм пророка Илии в Обыденском переулке, где через некоторое время стал помогать священнослужителям. Ходил уже в мирском, лишь в алтаре надевая епитрахиль. «Не помню — продолжает Елена Владимировна, — как я впервые пришла к Дедушке, но постепенно стала его довольно частой гостьей. Он принимал спокойно и радушно, но часто не сразу отвечал на вопросы. Иногда скажет: «Не знаю...» А ты сидишь молча и смотришь на висящую слева возле правого красного угла на стене иконочку Пресвятой Богородицы «Утоли моя печали», просишь ответа у Нее, и через некоторое время и Дедушка даст ответ».

Впервые от Елены Владимировны уже в 1990 году я узнала об удивительном стихотворении А. К. Толстого «Горними тихо летела душа небесами...». Это стихотворение в свое время читал ей Дедушка, «относя его содержание к Божией Матери».

Семья Апушкиных жила тогда на разных квартирах, так как своего угла в Москве не имела. Одно время они поселились за городом, на даче у близких людей. Елена Владимировна несет все тяготы военного и пос-левоенного быта, ведет домашнее хозяйство, воспитывает двух дочерей, из-за частых болезней Константина Константиновича подрабатывает печатанием на машинке. После неудачной операции на глазах, боясь окончательно потерять зрение, она начинает заучивать наизусть некоторые каноны и акафисты.

Сохранение бесценного наследия прошлых лет

Полученное ею когда-то от батюшки Алексия благословение определило одно из главных дел ее жизни: записывать, собирать и хранить все связанное с жизнью отца Алексия и отца Сергия Мечевых, других современных ей исповедников и подвижников православной веры. За одно хранение таких документов можно было получить срок. Тем не менее, Елена Владимировна продолжала собирать свой архив. Когда в 1989 году я впервые оказалась у нее дома и подошла к книжному шкафу, то увидела аккуратно стоящие самодельно переплетенные машинописные книжки — бесценные свидетельства о священномучениках и исповедниках Российских XX века. Отредактированные, атрибутированные, они стояли практически готовые к публикации и ждали своего часа. Позже именно эти материалы составят основу книг об отце Алексии и отце Сергии Мечевых, отце Константине Всехсвятском и других.

В воспоминаниях о священнике Константине Всехсвятском Елена Владимировна пишет: «В последний год я раз спросила Дедушку: «Вы все говорите о своей смерти. К кому же Вы благословите нас идти?». Дедушка ответил шуткой: «Ну, у вас тут будет целый сонм преподобных отцов. Да уж и Вам пора выходить в преподобные матери». После его смерти одна его духовная дочь сказала, что Дедушка советовал обращаться к владыке Стефану, что мы и сделали, когда перед нами встал вопрос и необходимость решить серьезное семейное дело». 

Итак, после смерти отца Константина (1957) Елена Владимировна стала обращаться за духовным советом к владыке Стефану, которого еще раньше знала по Маросейке. Епископ Стефан (в миру Сергей Алексеевич Никитин. 1885–1963). В 1920-х годах был врачом-невропатологом, работал в учреждении для умственно отсталых детей, где подружился с Борисом Николаевичем Холчевым (будущим архимандритом Борисом) и через него, вероятно, попал на Маросейку. К тому времени старец Алексий уже отошел ко Господу. При отце Сергии Мечеве Сергей Алексеевич стал старостой прихода Маросейского храма. В январе 1959 года отец Сергий принял постриг с именем Стефана. Вскоре по благословению Патриарха Алексия (Симанского) был возведен в сан архимандрита. 3 апреля 1960 года состоялось его наречение в епископа Можайского, викария Московской епархии. В этот период Елена Владимировна и сближается с владыкой Стефаном.

с владыкой Стефаном (Никитиным)  и его сестами

Владыка Стефан, как управляющий делами Московской епархии, проживал при храме Ризоположения на Донской улице. В этом храме служил еще один удивительный «пастырь во времена безбожия» — отец Николай Голубцов (1900–1963). К нему тоже ходила тогда Елена Владимировна со своей семьей. Общалась она и с глубоко почитаемым ею владыкой Афанасием (Сахаровым. 1887–1962). Мы видим, насколько пророческими оказались слова отца Константина Всехсвятского, сказанные ей как бы в шутку: Елену Владимировну действительно окружал «сонм преподобных отцов».

Промысел Божий чудесным образом соединяет близких друг другу по духу людей. Елена Владимировна вспоминала:
«С владыкой Афанасием отношения у него (владыки Стефана. — Т. Р.) были совсем особенные. Владыка Афанасий был тем епископом, который поставил врача Сергея Алексеевича на путь священства. Они очень любили друг друга. <…> Когда владыка Афанасий поселился в Петушках, епископ Стефан навещал его там, и оба были утешены свиданием. А когда владыка Афанасий скончался, то его близкие, боясь за здоровье недавно перенесшего удар владыки Стефана, не решились послать телеграмму с печальной вестью непосредственно ему, а попросили это сделать его сестер. Вышло так, что те несколько запоздали, и владыка Стефан получил тяжелое известие от посторонних людей. Он был очень огорчен и даже обижен. «Как можно скрывать от сына смерть отца по какой бы то ни было причине?» — повторял он и не находил оправдания тем, кто за него опасался.

В дни болезни, когда владыка жил при храме Ризоположения, он оценил и о. Николая Голубцова и сблизился с ним. Во время болезни владыка часто исповедовался и приобщался Св. Тайн. Чаще всего он приглашал для этого о. Николая Голубцова, с которым познакомился и сблизился только в Ризоположенском. Раньше, когда упомянешь, бывало, имя о. Николая, он говорил: «Я его не знаю». Теперь же стал относиться к нему с приязнью и уважением и говорил, что о. Николаю «дана особая благодать исповеди».

Жизнь самой Елены Владимировны и ее семьи также тесно переплелась с жизнью епископа Стефана и отца Николая Голубцова. У владыки Елена Владимировна и молодой Валериан Михайлович Кречетов (будущий протоиерей, ныне настоятель храма Покрова Пресвятой Богородицы в Акулове) испрашивали благословения на брак Наталии Константиновны Апушкиной (дочери Елены Владимировны) и Валериана Михайловича.

Можно сказать, что владыка Стефан своей смертью привел Валериана Михайловича (а через него — и Елену Владимировну) в храм Покрова Пресвятой Богородицы к еще одному старцу — протоиерею Сергию Орлову (1890–1975), впоследствии принявшему постриг с именем Серафим. Епископ Стефан и отец Сергий были духовниками друг друга. Рассказывали, что владыка не раз изъявлял желание быть похороненным в Покровском храме, «против алтаря». Так и произошло. После отпевания владыки в Калуге в Георгиевском соборе гроб повезли на машине к храму Покрова близ платформы Отрадное Белорусской железной дороги. Сопровождал машину с телом владыки и Валериан Михайлович Кречетов. Так он впервые оказался в храме, настоятелем которого стал впоследствии. Через отца Валериана Елена Владимировна сближается с отцом Сергием Орловым. Отец Валериан вспоминает, что именно она советовала ему оставаться у отца Сергия. Последний же составлял «для церковного календаря указания зачал Апостола и Евангелия, положенных для чтения за богослужением на каждый день года. Он имел тесное общение с епископом Афанасием, который, будучи большим знатоком типикона, принимал участие в Комиссии по церковному уставу, занимавшейся составлением сборника «Богослужебные указания» на следующий год». Глубокие знания церковного устава и богослужения, к которым Елена Владимировна привыкла на Маросейке, она встречает теперь в храме Покрова Пресвятой Богородицы у отца Сергия Орлова. Духовно связанный с владыкой Стефаном и владыкой Афанасием, он входит и в ее жизнь.

После смерти владыки Стефана и отца Николая Голубцова Елена Владимировна ходит в храм пророка Илии в Обыденском переулке к отцу Александру Егорову. Впервые о семье отца Валериана и о самой Елене Владимировне моя мама узнала от прихожанки этого храма Татьяны Ниловны Каменевой. Сбылись слова отца Константина Всехсвятского и о том, что Елене Владимировне пора уже самой выходить в «преподобные матери». Она становится наставницей многих мирян и будущих пастырей. Общение с Еленой Владимировной вводило в церковную традицию. Ее рассказы об отцах Алексии и Сергии Мечевых наполняли душу слушающего — в той мере, в какой ему это возможно, — благодатностью этих праведников. История русского православия XX века оживала в маленькой комнате Елены Владимировны, новомученики и исповедники Российские становились близкими и родными. (Я помню рассказ на поминках по Елене Владимировне одного священника, воспитанного ею. Он то и дело обращался к ней за советом. И, бывало, скажет: «Вы попросите помолиться обо мне своих батюшек». Елена Владимировна в ответ: «Да кого я сейчас попрошу? Отца Валериана дома нет…» — «А Вы попросите отца Алексия и отца Сергия Мечевых».) В этой комнатке, казалось, вновь звучали голоса уже почивших владыки Арсения (Жадановского), отца Константина Ровинского, диакона Миши Астрова, Александры Федоровны Ярмолович, Тани Куприяновой и многих других, пронесших по жизни огонь веры.

Последние годы жизни

Мне было даровано общаться с Еленой Владимировной примерно последние десять лет ее жизни. В 1989 году отец Валериан посоветовал обратиться к ней по поводу поэзии А. А. Солодовникова, которого она знала лично. Я готовила о нем материалы и с этим пришла к Елене Владимировне. К тому времени она почти ослепла и сама уже не могла читать. Она указала мне, где найти папку с перепечатанными стихотворениями Александра Александровича, вспоминала о нем. Так началось наше общение. Елену Владимировну заинтересовала моя филологическая работа, потому что ее интересовало все, касающееся области духовной. А я очень ценила ее мнение — мнение человека, органично жившего церковной традицией, церковной культурой. Пожалуй, в то время она была единственной, с кем я могла советоваться по волнующим меня филологическим проблемам. Среди моего институтского и университетского окружения, людей разных возрастов и ученых степеней, никто не обладал ее глубиной мысли, богословского (а отсюда — и философского) понимания проблемы. Мы обсуждали с ней вопросы, связанные с созданием духовного образа в словесности. Елена Владимировна подсказала, что почитать по этому поводу, и дала мне переведенную на русский язык книгу Л. А. Успенского об иконе, тогда еще у нас не изданную и малоизвестную.

И.В. Ватагина, Е.В. Апушкина, В.Ю. Никитина, И.А. Александрова

А потом постепенно началось мое погружение в ее мир... Маросейка, маросейские друзья, Оптина. Над всем этим сиял образ родного незабвенного батюшки Алексия Мечева. В ее комнате — множество икон и иконочек, портрет преподобного Амвросия Оптинского, постоянно теплятся лампадки, а сама она или сидит в кресле, или лежит в кровати, я — где-то рядом, читаю вслух. Через это чтение ей многие и многие приобщались к церковной традиции, истории, культуре. Мне кажется, в свое время отец Валериан послал меня к Елене Владимировне, как посылал и других, преимущественно и за этим. Солодовников явился лишь поводом.

В середине декабря 1990 года был вновь открыт храм святителя Николая в Кленниках на Маросейке, через Елену Владимировну ставший для меня родным, как храм Покрова в Отрадном. Мне предложили издать сборник, посвященный истории Николо-Кленниковского храма. Туда предполагалось включить материалы из архива Елены Владимировны. В связи с этим я должна была перечитать ей имеющиеся у нее воспоминания — как собственные, так и других «маросейских», чтобы она подготовила их к публикации. И здесь я в очередной раз поразилась удивительному отношению Елены Владимировны к слову, факту, документу. Несколько лет после окончания университета я работала в отделе рукописей РГБ, имела дело не с одним архивом. У меня были очень хорошие учителя-архивисты, и поэтому мое восприятие состояния архива Елены Владимировны можно назвать профессиональным. Все собранные и составленные ею воспоминания и жизнеописания, как уже говорилось выше, были перепечатаны на машинке, переплетены, озаглавлены, свои, авторские, — отредактированы, материалы других лиц — атрибутированы. Глядя на аккуратно поставленные корешок к корешку машинописные книжки с наклеенными надписями: «Проповеди о. Сергия», «Воспоминания об о. Алексии» и другие, я поражалась богатству собранного Еленой Владимировной духовного наследия.

22 июня 1991 года в день кончины старца Алексия Мечева впервые после открытия и освящения храма на Маросейке должны были служиться литургия и заупокойная панихида по батюшке, после которой предполагалась поездка к нему на могилу и там еще одна панихида. Елена Владимировна, тогда уже самостоятельно не передвигающаяся на большие расстояния, готовилась к этому событию. Я не представляла, как она выдержит. Но она не только выдержала — она ожила! Опираясь на руку сопровождавшего, после службы села в машину, по дороге на кладбище вспоминала про батюшку, на кладбище отстояла панихиду. Только дома прилегла на какое-то время. Если в 90 лет у нее и были силы, то явно не физические…

с семьей дочери и зятя - О.Валериана Кречетова

Постепенно в печати стали появляться первые публикации материалов из архива Елены Владимировны. Это не могло ее не радовать. Но сильнее всего она ждала выхода книги об отце Алексии Мечеве, в которую предполагалось включить все собранное Еленой Владимировной о нем. Многие документы должны были увидеть свет впервые. Не раз Елена Владимировна говорила своим близким, что боится не дождаться этого события. Но Господь не посрамил ее надежд. Она не только дожила до выхода книги «Пастырь добрый», но успела узнать реакцию читателей на нее.

С обликом Елены Владимировны у меня неразрывно связывается еще одно воспоминание. Когда-то я читала ей проповедь известного современного богослова и пастыря на евангельскую историю о слепом (Мк. X, 46–52). В проповеди разбиралось состояние слепого до того момента, как он воззвал: «Иисус, Сын Давидов! Помилуй меня». Елена Владимировна внимательно слушала, потом сказала: «Да, это очень хорошо, но мне здесь не хватает окончания главы: «И он тотчас прозрел и пошел за Иисусом по дороге». Эти слова выражают, мне кажется, одну из главных особенностей жизненного пути Елены Владимировны: неуклонное следование за Господом, сохранение верности подвижникам православия, которых она на этом пути встречала. Она была поистине летописцем новомученичества и исповедничества Русской Православной Церкви XX века, хранителем церковной традиции, одним из тех людей, о которых Спаситель сказал: «Вы — свет миру. Не может укрыться город, стоящий на верху горы. И зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме. Так да светит свет ваш перед людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небеснаго» (Мф. V, 14–16).

Отпевали Елену Владимировну в храме святителя Николая в Кленниках 9 февраля в день перенесения мощей святителя Иоанна Златоуста, к молитве которого «Слава Богу за все» она сама часто прибегала. В маросейском храме началось ее служение, здесь по благословению отца Алексия она надела сестринскую косынку — знак принадлежности к покаяльно-богослужебной маросейской семье. Сюда на второй этаж внесли ее — одну из последних «маросейских». В отпевании участвовали шестнадцать священников. Храм был полон.

Вечная ей память.

Литература
Храм Николая Чудотворца в Кленниках. Московский приходской сборник. Вып. 1. М., 1991.
Протоиерей Константин Ровинский. Записки старого священника. М., 1995.
Цветочки Оптиной пустыни. М., 1995.
Царю Небесному и земному верный. Митрополит Макарий Московский, апостол Алтайский (Парвицкий «Невский»). 1835–1926. М., 1996.
Пастырь добрый. Жизнь и труды московского старца протоиерея Алексия Мечева. М., 1997.
Соль земли. М., 1998.

Статья перепечатана с небольшими сокращениями из "Московского журнала" № 3, 2011 год.